Неточные совпадения
Само собою разумеется, что он не
говорил ни с кем из товарищей
о своей
любви, не проговаривался и в самых сильных попойках (впрочем, он никогда не бывал так пьян, чтобы терять власть над собой) и затыкал рот тем из легкомысленных товарищей, которые пытались намекать ему на его связь.
Мадам Шталь
говорила с Кити как с милым ребенком, на которого любуешься, как на воспоминание своей молодости, и только один раз упомянула
о том, что во всех людских горестях утешение дает лишь
любовь и вера и что для сострадания к нам Христа нет ничтожных горестей, и тотчас же перевела разговор на другое.
И те, что понимают только неплатоническую
любовь, напрасно
говорят о драме.
Вронский был везде, где только мог встречать Анну, и
говорил ей, когда мог,
о своей
любви.
Теперь, когда он спал, она любила его так, что при виде его не могла удержать слез нежности; но она знала, что если б он проснулся, то он посмотрел бы на нее холодным, сознающим свою правоту взглядом, и что, прежде чем
говорить ему
о своей
любви, она должна бы была доказать ему, как он был виноват пред нею.
Вронский не
говорил с ним
о своей
любви, но знал, что он всё знает, всё понимает как должно, и ему приятно было видеть это по его глазам.
Отвечая дворянам, Снетков
говорил о доверии дворянства,
о любви к нему, которой он не стòит, ибо вся заслуга его состоит в преданности дворянству, которому он посвятил двенадцать лет службы.
— То,
о чем вы сейчас
говорили, была ошибка, а не
любовь.
— Но, друг мой, не отдавайтесь этому чувству,
о котором вы
говорили — стыдиться того, что есть высшая высота христианина: кто унижает себя, тот возвысится. И благодарить меня вы не можете. Надо благодарить Его и просить Его
о помощи. В Нем одном мы найдем спокойствие, утешение, спасение и
любовь, — сказала она и, подняв глаза к небу, начала молиться, как понял Алексей Александрович по ее молчанию.
Ничего, казалось, не было необыкновенного в том, что она сказала, но какое невыразимое для него словами значение было в каждом звуке, в каждом движении ее губ, глаз, руки, когда она
говорила это! Тут была и просьба
о прощении, и доверие к нему, и ласка, нежная, робкая ласка, и обещание, и надежда, и
любовь к нему, в которую он не мог не верить и которая душила его счастьем.
Мне хотелось
поговорить с Натальей Савишной
о нашем несчастии; я знал ее искренность и
любовь, и потому поплакать с нею было для меня отрадой.
Она не только никогда не
говорила, но и не думала, кажется,
о себе: вся жизнь ее была
любовь и самопожертвование.
Весь день на крейсере царило некое полупраздничное остолбенение; настроение было неслужебное, сбитое — под знаком
любви,
о которой
говорили везде — от салона до машинного трюма; а часовой минного отделения спросил проходящего матроса: «Том, как ты женился?» — «Я поймал ее за юбку, когда она хотела выскочить от меня в окно», — сказал Том и гордо закрутил ус.
«Что, кумушка, ты так грустна?»
Ей с ветки ласково Голубка ворковала:
«Или
о том, что миновала
У нас весна
И с ней
любовь, спустилось солнце ниже,
И что к зиме мы стали ближе?» —
«Как, бедной, мне не горевать?»
Кукушка
говорит: «Будь ты сама судьёю:
Любила счастливо я нынешней весною,
И, наконец, я стала мать...
— Эх, Анна Сергеевна, станемте
говорить правду. Со мной кончено. Попал под колесо. И выходит, что нечего было думать
о будущем. Старая шутка смерть, а каждому внове. До сих пор не трушу… а там придет беспамятство, и фюить!(Он слабо махнул рукой.) Ну, что ж мне вам сказать… я любил вас! это и прежде не имело никакого смысла, а теперь подавно.
Любовь — форма, а моя собственная форма уже разлагается. Скажу я лучше, что какая вы славная! И теперь вот вы стоите, такая красивая…
— Э! да ты, я вижу, Аркадий Николаевич, понимаешь
любовь, как все новейшие молодые люди: цып, цып, цып, курочка, а как только курочка начинает приближаться, давай бог ноги! Я не таков. Но довольно об этом. Чему помочь нельзя,
о том и
говорить стыдно. — Он повернулся на бок. — Эге! вон молодец муравей тащит полумертвую муху. Тащи ее, брат, тащи! Не смотри на то, что она упирается, пользуйся тем, что ты, в качестве животного, имеешь право не признавать чувства сострадания, не то что наш брат, самоломанный!
— Зачем
говорю? — переспросила она после паузы. — В одной оперетке поют: «
Любовь? Что такое —
любовь?» Я думаю об этом с тринадцати лет, с того дня, когда впервые почувствовала себя женщиной. Это было очень оскорбительно. Я не умею думать ни
о чем, кроме этого.
— Удивительно неряшливый и уродливый человек. Но, когда
о любви говорят такие… неудачные люди, я очень верю в их искренность и… в глубину их чувства. Лучшее, что я слышала
о любви и женщине,
говорил один горбатый.
В этот вечер Нехаева не цитировала стихов, не произносила имен поэтов, не
говорила о своем страхе пред жизнью и смертью, она
говорила неслыханными, нечитанными Климом словами только
о любви.
— Да. А несчастным трудно сознаться, что они не умеют жить, и вот они
говорят, кричат. И все — мимо, все не
о себе, а
о любви к народу, в которую никто и не верит.
Такие мысли являлись у нее неожиданно, вне связи с предыдущим, и Клим всегда чувствовал в них нечто подозрительное, намекающее. Не считает ли она актером его? Он уже догадывался, что Лидия,
о чем бы она ни
говорила, думает
о любви, как Макаров
о судьбе женщин, Кутузов
о социализме, как Нехаева будто бы думала
о смерти, до поры, пока ей не удалось вынудить
любовь. Клим Самгин все более не любил и боялся людей, одержимых одной идеей, они все насильники, все заражены стремлением порабощать.
«А
о любви не решается
говорить, — наверное, и хотела бы, но — не смеет».
— Удивительно
говорил он
о любви.
Артисты в театрах
говорили какие-то туманные, легкие слова
о любви,
о жизни.
—
О любви можно
говорить только с одним человеком…
— Уж не знаю, марксистка ли я, но я человек, который не может
говорить того, чего он не чувствует, и
о любви к народу я не
говорю.
Было уже довольно много людей, у которых вчерашняя «
любовь к народу» заметно сменялась страхом пред народом, но Редозубов отличался от этих людей явным злорадством, с которым он
говорил о разгромах крестьянами помещичьих хозяйств.
— Он был мне ближе матери… такой смешной, милый. И милая его
любовь к народу… А они, на кладбище,
говорят, что студенты нарыли ям, чтоб возбудить народ против царя.
О, боже мой…
Макаров ходил пешком по деревням, монастырям, рассказывал об этом, как
о путешествии по чужой стране, но
о чем бы он ни рассказывал, Клим слышал, что он думает и
говорит о женщинах,
о любви.
Вполголоса, скучно повторяя знакомые Климу суждения
о Лидии, Макарове и явно опасаясь сказать что-то лишнее, она ходила по ковру гостиной, сын молча слушал ее речь человека, уверенного, что он
говорит всегда самое умное и нужное, и вдруг подумал: а чем отличается
любовь ее и Варавки от
любви, которую знает, которой учит Маргарита?
«Должно быть, есть какие-то особенные люди, ни хорошие, ни дурные, но когда соприкасаешься с ними, то они возбуждают только дурные мысли. У меня с тобою были какие-то ни на что не похожие минуты. Я
говорю не
о «сладких судорогах
любви», вероятно, это может быть испытано и со всяким другим, а у тебя — с другой».
— Вот вы
о старом халате! — сказал он. — Я жду, душа замерла у меня от нетерпения слышать, как из сердца у вас порывается чувство, каким именем назовете вы эти порывы, а вы… Бог с вами, Ольга! Да, я влюблен в вас и
говорю, что без этого нет и прямой
любви: ни в отца, ни в мать, ни в няньку не влюбляются, а любят их…
— Из рассказа вашего видно, что в последних свиданиях вам и
говорить было не
о чем. У вашей так называемой «
любви» не хватало и содержания; она дальше пойти не могла. Вы еще до разлуки разошлись и были верны не
любви, а призраку ее, который сами выдумали, — вот и вся тайна.
— Вот мысль! Нет; а все нужно для соображений; надо же будет сказать тетке, когда свадьба. С ней мы не
о любви будем
говорить, а
о таких делах, для которых я вовсе не приготовлен теперь.
Одни считали ее простой, недальней, неглубокой, потому что не сыпались с языка ее ни мудрые сентенции
о жизни,
о любви, ни быстрые, неожиданные и смелые реплики, ни вычитанные или подслушанные суждения
о музыке и литературе:
говорила она мало, и то свое, не важное — и ее обходили умные и бойкие «кавалеры»; небойкие, напротив, считали ее слишком мудреной и немного боялись. Один Штольц
говорил с ней без умолка и смешил ее.
— К чему вы это мне
говорите? Со мной это вовсе не у места! А я еще просила вас оставить разговор
о любви,
о страстях…
— Я вспомнила в самом деле одну глупость и когда-нибудь расскажу вам. Я была еще девочкой. Вы увидите, что и у меня были и слезы, и трепет, и краска… et tout се que vous aimez tant! [и все, что вы так любите! (фр.)] Но расскажу с тем, чтобы вы больше
о любви,
о страстях,
о стонах и воплях не
говорили. А теперь пойдемте к тетушкам.
Он не договорил и задумался. А он ждал ответа на свое письмо к жене. Ульяна Андреевна недавно написала к хозяйке квартиры, чтобы ей прислали… теплый салоп, оставшийся дома, и дала свой адрес, а
о муже не упомянула. Козлов сам отправил салоп и написал ей горячее письмо — с призывом,
говорил о своей дружбе, даже
о любви…
— Пусть драпировка, — продолжала Вера, — но ведь и она, по вашему же учению, дана природой, а вы хотите ее снять. Если так, зачем вы упорно привязались ко мне,
говорите, что любите, — вон изменились, похудели!.. Не все ли вам равно, с вашими понятиями
о любви, найти себе подругу там в слободе или за Волгой в деревне? Что заставляет вас ходить целый год сюда, под гору?
Там был записан старый эпизод, когда он только что расцветал, сближался с жизнью, любил и его любили. Он записал его когда-то под влиянием чувства, которым жил, не зная тогда еще, зачем, — может быть, с сентиментальной целью посвятить эти листки памяти своей тогдашней подруги или оставить для себя заметку и воспоминание в старости
о молодой своей
любви, а может быть, у него уже тогда бродила мысль
о романе,
о котором он
говорил Аянову, и мелькал сюжет для трогательной повести из собственной жизни.
«Прошу покорно! — с изумлением
говорил про себя Райский, провожая ее глазами, — а я собирался развивать ее, тревожить ее ум и сердце новыми идеями
о независимости,
о любви,
о другой, неведомой ей жизни… А она уж эмансипирована! Да кто же это!..»
— Не
говорите и вы этого, Вера. Не стал бы я тут слушать и читать лекции
о любви! И если б хотел обмануть, то обманул бы давно — стало быть, не могу…
— Видите свою ошибку, Вера: «с понятиями
о любви»,
говорите вы, а дело в том, что
любовь не понятие, а влечение, потребность, оттого она большею частию и слепа. Но я привязан к вам не слепо. Ваша красота, и довольно редкая — в этом Райский прав — да ум, да свобода понятий — и держат меня в плену долее, нежели со всякой другой!
Я, например,
говорил об его убеждениях, но, главное,
о его вчерашнем восторге,
о восторге к маме,
о любви его к маме,
о том, что он целовал ее портрет…
Ибо об чем,
о Господи, об чем мог
говорить в то время такой человек, как Версилов, с такою особою, как моя мать, даже и в случае самой неотразимой
любви?
Хоть слабо, но еще слышен был голос истинной
любви к ней, который
говорил ему об ней,
о ее чувствах, об ее жизни.
Легко жить Ракитину: «Ты, —
говорит он мне сегодня, —
о расширении гражданских прав человека хлопочи лучше али хоть
о том, чтобы цена на говядину не возвысилась; этим проще и ближе человечеству
любовь окажешь, чем философиями».
Во-вторых,
о больших я и потому еще
говорить не буду, что, кроме того, что они отвратительны и
любви не заслуживают, у них есть и возмездие: они съели яблоко и познали добро и зло и стали «яко бози».
Он рассказал, но мы уже приводить рассказа не будем. Рассказывал сухо, бегло.
О восторгах
любви своей не
говорил вовсе. Рассказал, однако, как решимость застрелиться в нем прошла, «ввиду новых фактов». Он рассказывал, не мотивируя, не вдаваясь в подробности. Да и следователи не очень его на этот раз беспокоили: ясно было, что и для них не в том состоит теперь главный пункт.
Она знала все время, что я ее люблю, хоть я и никогда не
говорил ей ни слова
о моей
любви, — знала, но меня не любила.